Неточные совпадения
Остановившись в градоначальническом доме и осведомившись от письмоводителя, что недоимок нет, что торговля процветает, а земледелие с каждым годом совершенствуется, он задумался
на минуту, потом помялся
на одном
месте, как бы затрудняясь выразить заветную мысль, но наконец каким-то неуверенным голосом спросил...
Да и в словесных науках они, как видно, не далеко уходили…» — Тут
на минуту Кошкарев
остановился и сказал: — В этом
месте, плут… он немножко кольнул вас.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно
на одном и том же
месте, как человек, который весело вышел
на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть
на все, и вдруг неподвижно
остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Я до того растерялся, что, вместо того чтобы танцевать, затопал ногами
на месте, самым странным, ни с тактом, ни с чем не сообразным образом, и, наконец, совершенно
остановился.
Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг
останавливается распластанный
на одном
месте и бьет оттуда стрелой
на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг
на хорунжего и сразу накинул ему
на шею веревку.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце? Он глядел
на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному
месту. Остап
остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул
на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы
место в множестве женских обликов, но их совокупность — стиль — был совершенно оригинален, оригинально мил;
на этом мы
остановимся.
Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть, раз сто,
останавливаться именно
на этом же самом
месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу
на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь не было. Узнав
место, он
остановился, огляделся и обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
Уж одно то показалось ему дико и чудно, что он
на том же самом
месте остановился, как прежде, как будто и действительно вообразил, что может о том же самом мыслить теперь, как и прежде, и такими же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался… еще так недавно.
Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва
остановилась и посмотрела
на него с порога, как давеча он
на Соню; потом уже прошла и села против него
на стул,
на вчерашнем своем
месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел
на нее.
Я велел ехать к коменданту, и через минуту кибитка
остановилась перед деревянным домиком, выстроенным
на высоком
месте, близ деревянной же церкви.
— Я буду драться серьезно, — повторил Павел Петрович и отправился
на свое
место. Базаров, с своей стороны, отсчитал десять шагов от барьера и
остановился.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и
остановилась у сфинкса, глядя
на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом;
местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
— Зачем же хлопочут строить везде железные дороги, пароходы, если идеал жизни — сидеть
на месте? Подадим-ко, Илья, проект, чтоб
остановились; мы ведь не поедем.
«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не
останавливается на одном
месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас и поезжай в палату,
на квартиру — точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так он и вошел к себе в комнату — и вдруг сиянье исчезло и глаза в неприятном изумлении
остановились неподвижно
на одном
месте: в его кресле сидел Тарантьев.
Как ни интересно было
место,
на котором он
останавливался, но если
на этом
месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать.
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла, вон они,
на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать, увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все
места, где находила сходство… как ты и я… любили… Ох, устала, не могу говорить… — Она
остановилась, смочила языком горячие губы. — Дай мне пить, вон там,
на столе!
«Ничего больше не надо для счастья, — думал он, — умей только
остановиться вовремя, не заглядывать вдаль. Так бы сделал другой
на моем
месте. Здесь все есть для тихого счастья — но… это не мое счастье!» Он вздохнул. «Глаза привыкнут… воображение устанет, — и впечатление износится… иллюзия лопнет, как мыльный пузырь, едва разбудив нервы!..»
— Все еще играет! — с изумлением повторил он и хотел снова захлопнуть, но вдруг
остановился и замер
на месте.
— Что вы? — так и
остановился я
на месте, — а откуда ж она узнать могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, но ведь представьте себе: она выслушала от меня как совершенную новость! Впрочем… впрочем, что ж я? да здравствует широкость! Надо широко допускать характеры, так ли? Я бы, например, тотчас все разболтал, а она запрет в табакерку… И пусть, и пусть, тем не менее она — прелестнейшее существо и превосходнейший характер!
Мы играли уже с лишком час; наконец я увидел с своего
места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и
остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и молча смотрел
на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
Когда мы вошли в залу, мать сидела
на своем обычном
месте за работой, а сестра вышла поглядеть из своей комнаты и
остановилась в дверях.
Я вдруг воскликнул это и вдруг, в третий раз,
остановился, но уже как бы раздавленный
на месте.
У Вусуна обыкновенно
останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют свой товар
на лодках в Шанхай, Нанкин и другие города. Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое
место.
Мы
остановились на минуту в одном
месте, где дорога направо идет через цепной мост к крепости, мимо обелиска Магеллану, а налево…
Потом (это уж такой обычай) идут все спускать лошадей
на Лену: «
На руках спустим», — говорят они, и каждую лошадь берут человека четыре, начинают вести с горы и ведут, пока лошади и сами смирно идут, а когда начинается самое крутое
место, они все рассыпаются, и лошади мчатся до тех пор, пока захотят
остановиться.
«Как же вы в новое
место поедете? — спросил я, —
на чем? чем будете питаться? где
останавливаться? По этой дороге, вероятно, поварен нет…» — «Да, трудно; но ведь это только в первый раз, — возразил он, — а во второй уж легче».
Мы пошли обратно к городу, по временам
останавливаясь и любуясь яркой зеленью посевов и правильно изрезанными полями, засеянными рисом и хлопчатобумажными кустарниками, которые очень некрасивы без бумаги: просто сухие, черные прутья, какие остаются
на выжженном
месте. Голоногие китайцы, стоя по колено в воде, вытаскивали пучки рисовых колосьев и пересаживали их
на другое
место.
Подходя к перевозу, мы
остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх
на террасы для орошения полей. Это — длинная, движущаяся
на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила в движение корова, ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы
мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
Губернатор поспешил прислать разрешение, не зная, намерены ли мы, по первому извещению,
остановиться на указанном
месте.
Японская лодка, завидев яркие огни, отделилась от прочих и подошла, но не близко: не смела и, вероятно, заслушалась новых сирен, потому что
остановилась и долго колыхалась
на одном
месте.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и все мы
остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного жителя по-английски. Он показал
на ухо, помотал головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное
место, но жители произносят Шули); до нее час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
Высшие власти знали, что он пьяница, но он был всё-таки более образован, чем другие, — хотя и
остановился в своем образовании
на том
месте, где его застало пьянство, — был смел, ловок, представителен, умел и в пьяном виде держать себя с тактом, и потому его назначили и держали
на том видном и ответственном
месте, которое он занимал.
Укладывая вещи и бумаги, Нехлюдов
остановился на своем дневнике, перечитал некоторые
места и то, что было записано в нем последнее.
Привалов действительно в это время успел познакомиться с прасолом Нагибиным, которого ему рекомендовал Василий Назарыч. С ним Привалов по первопутку исколесил почти все Зауралье, пока не
остановился на деревне Гарчиках, где заарендовал
место под мельницу, и сейчас же приступил к ее постройке, то есть сначала принялся за подготовку необходимых материалов, наем рабочих и т. д. Время незаметно катилось в этой суете, точно Привалов хотел себя вознаградить самой усиленной работой за полгода бездействия.
В двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно
останавливается у порога; он нерешительно начинает что-то искать своей монументальной рукой
на том
месте, где его толстая голова срослась с широчайшими плечами.
Василий Назарыч указал Привалову
на слабые
места опеки, но теперь рано было
останавливаться на них: Ляховский, конечно, сразу понял бы, откуда дует ветер, и переменил бы тактику, а теперь ему поневоле приходилось высказываться в том или другом смысле.
И с этим словом, не дожидаясь позволения, вдруг сам повернулся и пошел было из залы. Но, пройдя шага четыре,
остановился, как бы что-то вдруг обдумав, тихо усмехнулся и воротился опять
на прежнее
место.
День кончился, и в воздухе стало холодать. Тогда я предложил своему спутнику
остановиться. В одном
месте между утесами был плоский берег, куда водой нанесло много плавника. Мы взобрались
на него и первым делом развели большой костер, а затем принялись готовить ужин.
При морозе идти против ветра очень трудно. Мы часто
останавливались и грелись у огня. В результате за целый день нам удалось пройти не более 10 км. Заночевали мы в том
месте, где река разбивается сразу
на три протоки. Вследствие ветреной погоды в палатке было дымно. Это принудило нас рано лечь спать.
Тигр не шел прямо, а выбирал такие
места, где было меньше снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном
месте он взобрался
на поваленное дерево и долго стоял
на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул
на землю и несколько метров полз
на животе. Время от времени он
останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
Мул, которого взяли с собой Аринин и Сабитов, оказался с ленцой, вследствие чего стрелки постоянно от нас отставали. Из-за этого мы с Дерсу должны были часто
останавливаться и поджидать их.
На одном из привалов мы условились с ними, что в тех
местах, где тропы будут разделяться, мы будем ставить сигналы. Они укажут им направление, которого надо держаться. Стрелки остались поправлять седловку, а мы пошли дальше.
Надо было
остановиться на бивак. Недалеко от реки, с правой стороны, высилась одинокая скала, похожая
на развалины замка с башнями по углам. У подножия ее рос мелкий березняк.
Место это мне показалось удобным, и я подал знак к остановке.
Выбрав
место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить палатку, а сам с Дерсу пошел
на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я
остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро увидел другое: он поднимался
на носки, наклонялся в стороны и усиленно нюхал воздух.
Подъем
на перевал со стороны моря довольно крутой. В этих
местах гребень Сихотэ-Алиня голый. Не без труда взобрались мы
на Хребет. Я хотел
остановиться здесь и осмотреться, но за туманом ничего не было видно. Дав отдохнуть мулам, мы тронулись дальше. Редкий замшистый хвойный лес, заросли багульника и густой ковер мхов покрывают западные склоны Сихотэ-Алиня.
То вдруг она умолкала, опускалась в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов
останавливался, только плечиком подергивал да
на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала стан и выставляла грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Живо!»…
Придя
на то
место, где было животное, я
остановился и стал осматриваться.
Я полагал провести в фанзе Иолайза 2 дня, но теперь это
место мне стало противным. Мы решили уйти подальше и где-нибудь в лесу
остановиться на дневку.